Анатолий Либерман

 

БИБЛИОГРАФИЯ

Евсей Цейтлин. Долгие беседы в ожидании счастливой смерти. Из дневников этих лет. VilniusLietuvos valstybinis zydu muziejus, 1996, 268 стр.

 

До 1994 года Цейтлин написал четырнадцать книг, но ни одна из них не похожа на “Долгие беседы…” За последнее время у Цейтлина изменился и внешний облик, что связано с его переходом (или, как он говорит, с возвращением) в иудаизм, и стиль. Но многое в нем осталось прежним. Он и раньше интересовался нестандартными моментами в истории культуры. Темой его первой книги было творчество Всеволода Вячеславовича Иванова. Однако он исследовал не историю знаменитого бронепоезда, а деятельность Иванова-критика, редактора и “наставника”. В 1990 году, когда многое впервые разрешили сказать вслух, он написал книгу о жизни писателей в провинции, о их непризнанности, о их почти безнадежных попытках пробиться в большую литературу. Последний и самый большой очерк в этой книге посвящен Донелайтису, так что и переезд Цейтлина в Литву не представляется неожиданным.

Герой “Долгих бесед…” — литовский еврейский драматург, прозаик и журналист Йокубас Йосаде (15. VIII.—12. XI. 1995). На протяжении пяти лет Цейтлин ходил к нему в дом и записывал его рассказы о прошлом. Он стал другом Йосаде и его жены, и все трое понимали, что времени для бесед осталось в обрез. Велись беседы по-русски. За пределами Литвы имя Иосаде известно лишь единицам, но это обстоятельство не играет в данном случае никакой роли. Цейтлин и не собирался готовить очередной том для серии “Жизнь замечательных людей”; он спешил записать воспоминания одного из последних свидетелей расцвета и гибели еврейской культуры в Литве, ибо задумал проект “Устная история евреев Литвы”. В “Долгих беседах . ” впечатляет не “материал”, а найденная автором форма повествования. Из разговоров, раздумий и случайно брошенных замечаний скомпоновано целое, столь искреннее и освещенное столь трагическим светом, что эту книгу можно было бы назвать романом, причем романом замечательным.

Йосаде родился в маленьком городке и был старшим из четырех детей. Одна сестра уехала в 1934 году в Палестину, двух других и родителей расстреляли немцы. При рождении Йосаде нарекли Янкелем. Потом он стал Яковом, а после войны переменил имя на Йокубас. Тогда же он перешел с идиша на литовский, которым владел хорошо, но не безупречно. И дома он запретил употреблять идиш, и в Израиль дочери писал по-литовски. Почему он это сделал? Несколько раз й дает объяснение происшедшему.. Я не удивляюсь тому, что эти объяснения разнятся. И в том, и в другом — правда. “Мой читатель лежал в Понарах, в смертельных ямах по всей Литве. Я искал нового читателя. А он говорил по-литовски”. Самое точное объяснение, однако, иное: страх.. Интуиция, удивительная интуиция й подсказала ему: скоро, совсем скоро начнутся новые преследования евреев И, вероятнее всего, наступит конец еврейской культуры в СССР.. Трезвый расчет продиктовал выход: он должен срочно стать литовским писателем. Потом, в письме к дочери, й заметил”Я вовремя сбежал из еврейского края”. Еще бесспорнее свидетельствует о происшедшем давний, но — оказалось — не забытый семейный конфликт. «Доктор Сидерайте рассказала мне, чтоникак не могла понять: зачем мужу нужно было обращаться в милицию — зачем он так хотел, чтобы его литовское имя обязательно внесли в паспорт? (Строчным курсивным й в книге обозначен Йосаде.)

До 1939 года отец Йосаде был фабрикантома сам Йосаде — социалистом и собирал деньги на МОПР даже с рабочих отцовской фабрики. Свой первый газетный фельетон он написал, еще будучи гимназистом, а потом писал всю жизнь.Цейтлин слушает своего собеседника с глубоким сочувствием. Ему незачем героизировать СТАРИКА и выдавать за подвиги эпизодическое неприятие Йосаде некоторых советских ритуалов, как незачем представлять его великим писателем. Это сочувствие, лишь изредка смешанное с неоскорбительной жалостью (“Догадывался ли он, как чудовищно ему не повезло? Время, в котором выпало й жить, было характерно особым презрением к личности”), и понимание без намека на превосходство идут не от литературыне от позы, а от видения целого. Книга, как с самого начала знал Цейтлин, должна быть не только о гибели еврейской культуры в СССР, арестах, расстрелахпредательстве и сожженных архивах: она о самоуничтожении таланта, осаморазрушении своего дара как способа выжить..

Сам Йосаде все время сомневалсяталантлив ли он. Вечное его опасение: “Вдруг так и не состоюсь как писатель?” Последний страхОн мучает почти беспомощного старика.  Терзает сильнее всего..  Поэтому й перебирает мысленно — один за другим — замыслы нескольких пьес. Вдруг большая удача? И тогда он оправдает пропавшие годы…” До мысли о спасительном саморазрушении Йосаде не дошел (ее сформулировал Цейтлин), но и он зналчто его воля сломлена. Он однажды назвал себя одиноким волком, обуздавшим свою агрессию. Ирония, но тоже не злая, а печальная, проникает на страницы книги так же не часто, как и жалость”. Й повторяет: “В семье должна быть только одна цель. И все должны следовать только этой цели…” Сам он, конечно, следует.

Йосаде рассказывал Цейтлину о своей молодости, о присоединении Литвы к СССР, о фронте, о гибели и отъезде почти всех, кого он любил, о взлетах и падениях своей карьеры. Было бы не совсем верно причислить сочинение Цейтлина к документальному жанру. Из километров пленок он отобрал, процитировал и прокомментировал лишь немногие, но, как кажется, самые существенные записи. От этого линии судьбы Йосаде, история литовского еврейства и путь писателя в СССР высветлились, а повесть о не самом выдающемся человеке своего времени приобрела черты едва ли не эпические. Приведу последние и первые строки Долгих бесед…”.

[Йосаде говорит]: “Мой дорогой, мне ничего не надо. Ничего… Знаете отсутствие боли — это и есть счастье. Именно так: отсутствие боли. Это отсутствие опьяняет тебя, и тогда наплывает дремота. Что может быть лучше этого? Все дальше и дальше… Вот и всё”. ”Сегодня произошло точего мой герой ждал несколько десятилетий. Его похоронили”.

Книга оформлена скромно и благородно. К ней приложены две статьи: “Беседы, в которых нет места смерти” (Сигитас Геда) и Ключ от захлопнутой двери” (Альфонсас Буконтас). Государственный еврейский музей Литвы выпустил эту книгу в 1996 году, но в НЖ ее прислали совсем недавно Я жалею лишь о том, что не имел возможности рассказать о ней на несколько лет раньше.

 

Анатолий Либерман.

«Новый журнал» (Нью-Йорк), №220, 2000