«С чем можно сравнить мир эмиграции?» — спросил

меня знакомый, приехавший из России «посмотреть Аме-

рику». Ему казалось, я давным-давно ответил для себя на

этот вопрос. А я задумался… Мир эмигранта часто похож

на безлюдный полустанок. Позади — пустота, впереди —

мертвое поле, на котором не бывает всходов.

Вот почему в эмиграции порой не живут — доживают.

Вот почему так трудно складываются здесь судьбы литера-

торов. Многие из них надолго (хорошо, если не навсегда)

замолкают.

Впрочем, говорю сейчас об этом только потому, что

думаю совсем об иной судьбе…

Поселившись в 1996-м в Чикаго, я то и дело слышал —

от разных людей — одно имя: Семен Ицкович. Потом обра-

тил внимание на его публикации в местном еженедельнике

«Реклама». Эти статьи — так случается у настоящих про-

фессионалов — были мудры, аналитичны и одновременно

молоды, задиристы, к тому же всегда безупречны по ис-

полнению. Без колебаний спросил кого-то: где, в какой га-

зете автор работал до эмиграции? Оказалось, я ошибся: он

был доктором технических наук, специалистом в области

строительных материалов, до 1993 года — профессором Бе-

лорусского политехнического института.

Конечно, я удивился. Ведь всего за несколько лет Иц-

кович стал одним из самых интересных публицистов рус-

скоязычной Америки. Его печатали в Чикаго, Нью-Йорке,

Балтиморе, Лос-Анджелесе, позже — во Франкфурте-на-

Майне. Причем, дело было не в самом факте публикаций.

«…Его статьи — мой камертон, — признался в письме в ре-

дакцию один из читателей. — То, что претит ему, претит и

мне. Возмущаюсь тем, чем возмущается автор. А в восторге

от его симпатий. Бывает же такое…»

133

Я пытался понять: в чем суть «превращения» Семена

Ицковича? Как оценить этот поздний дебют и стреми-

тельный переход из «физиков» в «лирики»? Однажды

даже попросил Ицковича припомнить начало его журна-

листской работы. И он написал мне — с присущей ему

резковатой искренностью: «Побудительный мотив са-

мых первых моих публикаций в Америке — чтение пере-

бранки в наших русскоязычных газетах, а также разго-

воры, которые нередко приходилось слышать в присут-

ственных местах между людьми с «совковой», как гово-

рится, ментальностью. Будучи здесь щедро облагоде-

тельствованы, они демонстративно неблагодарны. Не

зная Америку, ругают ее. Вопреки тому, что говорили

когда-то в американском посольстве, бесстыдно вос-

хваляют советскую жизнь. Ничего в ней не стоили, а

сейчас слагают о себе легенды. Невежды выносят свои

суждения. Неграмотные пытаются учить… И вот я

возмутился, написал в газету раз, другой, получил от-

поведь, ввязался в полемику… и так постепенно втя-

нулся в публицистику».

…Мне показалось однако: здесь была типичная ситуа-

ция выбора. Семен Ицкович осознал редкую возможность,

подаренную всем нам эмиграцией: возможность начать

«другую жизнь», реализовать иную грань собственного та-

ланта. Именно в этом случае мертвое поле эмигрантского

быта, точно по волшебству, оживает.

Публицистика всегда по-своему обнажает личность

автора. Читая статьи Ицковича, слышу голос, не похожий

ни на какой другой, перелистываю мысленно страницы

биографии, характерные для советского еврея: здесь есть

арест отца в годы сталинского террора; путь под бомбеж-

кой в голодную эвакуацию; артиллерийская спецшкола,

напоминающая мрачными нравами бурсу; возвращение в

Минск в 1945-м, неожиданный для юноши всплеск анти-

семитизма; по окончании политеха — направление на

Крайний Север, будни прораба в зоне ГУЛАГа; долгая ар-

мейская служба — там же, на Севере, демобилизация, квар-

тирные мытарства, но — одновременно — радость работы в

НИИ, диссертации, приглашение преподавать в альма-

матер, научный успех… И при этом — везде и всегда —

ощущение пресловутого «пятого пункта».

Он прожил в СССР целую жизнь, решительно про-

стился с ней, но ничего не забыл. Каждая клеточка об-

щественного организма была там пронизана страхом.

Именно этот страх (иногда невнятный, неосознанный)

труднее всего преодолеть сегодня еврею, идущему по

символической пустыне из «красного Египта», — даже

если ты уже перелетел через океан. Мне кажется, Семен

Ицкович, о чем бы он ни писал, учит своего читателя

ощутить свободу: искать истину, разрушать вчерашние

догмы, быть самим собой. Может, здесь и кроется, пре-

жде всего, секрет его популярности.

…Не раз советовал ему собрать свои многочисленные

статьи в книгу, а еще лучше — составить серию сборников.

Это был бы по-своему уникальный дневник: мир, увиден-

ный глазами русско-еврейского эмигранта. Но Ицкович

упорно отшучивался: ему пока некогда, нужно срочно пи-

сать статью «в номер».

И все же такая книга вышла. К восьмидесятилетию ав-

тора. Сборник вобрал в себя публикации Семена Ицковича

только за один его эмигрантский год — 2007-й.

Книга названа неожиданно: «Прошлогодний снег».

Горький, хотя по-своему точный образ. Все проходит,

напоминает нам автор. Вот и статьи, о которых вчера

жарко спорили, завтра будут интересны только друзьям

и родным.

Нет, все-таки тут я никак не могу согласиться с Семе-

ном Ицковичем. Не сомневаюсь: его книгу, сотни его эссе

мы будем читать и перечитывать долго. Будем думать не

только о проблемах эпохи — о мужестве и выборе автора.

Удивимся: иногда снег не тает.