1

…Но сначала вернусь в прошлое. Было это три десяти-

летия тому назад. Или больше? Я жил тогда в Сибири, пи-

сал свою первую книгу, посвященную Всеволоду Ивано-

ву — одному из самых ярких представителей русского ли-

тературного авангарда двадцатых годов. «Неожиданный

Всеволод Иванов!» — не раз восклицали его современники.

Всю свою жизнь этот «оппозиционный классик» советской

литературы уходил не только от догм соцреализма — от

самого себя прежнего. «Умер очень большой, не прочтен-

ный нами писатель», — как всегда, парадоксально и прон-

зительно закончил свои воспоминания о нем Виктор

Шкловский. Здесь всё правда. Иванов оставил после себя

целое собрание неопубликованных, во многом экспери-

ментальных книг.

«Неожиданный Всеволод Иванов!» — повторил и я, ко-

гда в одном из московских архивов обнаружил около трех-

сот не известных читателю рецензий мастера на произведе-

ния молодых авторов. Оказалось, Иванов был зорким и

мудрым литературным наставником. Он учил начинающих

писателей многому — в том числе и художественному поис-

ку, вечному сомнению, которое так важно в искусстве.

Одна из самых интересных рецензий Всеволода Ива-

нова была посвящена творчеству детского поэта и драма-

турга Ефима Чеповецкого. Перечитывая этот отзыв, я и ог-

лянулся сейчас в прошлое.

Вскоре, в феврале семьдесят второго года, я опублико-

вал некоторые из рецензий в «Литературной _____газете». При-

чем решил не называть имена тех, о ком писал Иванов,

полностью: мнение знаменитого писателя, казалось мне,

не должно давить на его питомцев, которые к тому време-

ни уже активно работали в литературе.

Однако случилось неожиданное. Познакомившись с

самым первым из опубликованных отзывов, читатели ни-

чуть не усомнились в том, кто именно подразумевается под

инициалами Е.Ч. Помню телефонные звонки, письма,

смысл которых был столь очевиден: Иванов, конечно, не

ошибся, предрекая Ефиму Чеповецкому яркое литератур-

ное будущее.

Да, уже к тому времени его популярность у малышей

(а значит, и их родителей) была без преувеличения огром-

ной. Между тем годы шли. Появлялись новые книги,

мультфильмы, спектакли по пьесам Чеповецкого. Даже

одни названия самых известных его сказок отзываются

сейчас — словно эхо детства — в памяти нескольких поко-

лений: «Непоседа, Мякиш и Нетак», «Приключения шах-

матного солдата Пешкина», «Проделки веселого Мышонка

Мыцыка», «Про славную коровушку Настурцию Петров-

ну»… Прав был Лев Кассиль, написавший еще в давние

шестидесятые: «Неистощимый выдумщик, веселый фан-

таст, знаток ребячьих душ, Ефим Чеповецкий внес свой

приметный вклад в нашу советскую литературу для детей».

Пусть не смущает сегодняшнего читателя формула

«советская литература для детей»: ее лицо и достоинство

определяли Корней Чуковский, Самуил Маршак, Рувим

Фраерман, тот же Лев Кассиль.

…Я пишу все это, а за окном — Чикаго. Эмиграция.

Она всегда подвергает творчество литератора серьезному

испытанию.

Эмиграция неожиданно свела нас с Ефимом Чеповец-

ким в одном городе.

 

2

Я вновь перечитываю две его вышедшие в Америке

книги. На этот раз — книги, обращенные к взрослым.

Конечно, сразу возникает вопрос: почему автор вдруг

изменил своему главному читателю? На первый взгляд,

причина ясна. Все та же грустная реальность эмиграции:

дети здесь, как правило, говорят по-английски — ну зачем

же им русский поэт, на книжках которого вырастали еще

дедушки и бабушки?

Все же, думаю, дело в ином. И совсем другая жизнен-

ная коллизия определила «сверхзадачу» этих сборников

Ефима Чеповецкого.

Автор осмысляет прожитую жизнь, в какой-то степени

подводит ее итоги…

Я написал эти слова с красной строки, однако спешу

уточнить: поэт вовсе не прощается с нами. Впереди по-

прежнему остается дорога. Но эмиграция заставляет лите-

ратора приступить к «переоценке ценностей». Иногда труд-

но ответить на самые простые вопросы. «Так чем же вы

здесь собираетесь заниматься?» — спросили в Америке

Ефима Чеповецкого. Как наверняка спрашивали миллио-

ны людей до него. Позже Чеповецкий признался: «Я уже в

первые недели пребывания в стране Свободы понял, что

сочинение и писание рассказов, стихотворений и пьес

здесь не профессия, а нечто вроде хобби. Сочиняй, пиши

себе на здоровье, но за это тебе никто платить не будет. На-

оборот — за издание твоих произведений ты должен пла-

тить сам и … продавать тоже сам».

Увы, этот ответ абсолютно точен. Если не забыть: от-

вечает не сценарист из Голливуда, а писатель-эмигрант, не

знающий английского языка.

Сомнений, однако, не было. На его столе по-прежнему

стояла и стоит привезенная из Киева пишущая машинка с

русским шрифтом…

В сутолоке эмигрантского быта, в чертополохе пере-

мен хочется — по-особому, остро — разглядеть вечный

смысл бытия. Я думаю, именно так родилась автобиогра-

фическая повесть Ефима Чеповецкого «Колесо, вперед!

Колесо, назад!»: первая часть ее посвящена детству и юно-

сти, вторая — смешные, а иногда печальные зарисовки

эмигрантской жизни. Так появились и его притчи, его рас-

сказы о герое еврейского фольклора, плуте и озорнике

Гершеле Острополере.

…Осмыслять «бег времени» можно по-разному. Ефим

Чеповецкий строит свою книгу «Шут с вами», как строят

театральное представление. Не случайно в начале каждого

раздела сборника «раздвигается» занавес. И — на подмо-

103

стки выходит поэт. Он не только не скрывает, напро-

тив — подчеркивает свою роль. На многих страницах

«разбросаны» клоунские колпаки и маски. С обложки

смотрят на нас смеющиеся глаза автора. «Шут с ва-

ми», — говорит Ефим Чеповецкий читателю-зрителю.

Повторю: это название книги.

Конечно, оно звучит необычно. Так и хочется пере-

спросить, подобно Феликсу Кривину, написавшему остро-

умное предисловие к сборнику: «Шут с нами?! Почему? За

что?.. Мой друг, я принял это на свой счет и чуть было не

обиделся, но, зная тебя, воздержался, вник в суть тобой на-

писанного и стал от души смеяться. Оказывается, шут —

это ты сам! И в этом привлекательном качестве хочешь ос-

таться с читателем от первой и до последней страницы —

не отделаться от него, а наоборот, соединиться, открыть

ему свою душу и развлекать его всю дорогу».

Неожиданно, странно? Припомним однако: такая

трактовка образа поэта достаточно традиционна в ми-

ровой культуре. И, кстати, — с детства близка Ефиму

Чеповецкому. В повести «Колесо, вперед! Колесо, на-

зад!» автор расскажет об уроках дедушки, местечкового

книгочея, которого фашисты сожгли в 1942-м вместе с

другими евреями в колхозном сарае: терпеливо и на-

стойчиво он «учил меня шуткам, перевертышам и за-

гадкам, требовал, чтобы я сам решал и догадывался, где

правда, а где вымысел».

К тому же, выходя к зрителям, шут не только развле-

кал и веселил. Вот и сейчас он путешествует во времени.

Вот и сейчас мы слышим, к примеру, такой монолог:

Учась премудростям весь век,

Узнал я в беге дней,

Что я снаружи человек

И весь внутри — еврей.

Развивая эту тему, Ефим Чеповецкий, как и положено

шуту, «наивно» не замечает многовековых заблуждений

человечества, кровавых страниц истории — с простодуш-

ным упрямством произносит:

Наши корни в Галилее,

Это в Библии дано…

Люди все вокруг евреи,

Только из дому давно.

Хочу особо обратить внимание читателя на непо-

вторимый, как у любого настоящего поэта, тембр голоса.

Кстати, именно об этом говорил когда-то Всеволод Ива-

нов. Как всегда, он выделил главное — литературный

характер, который ничуть не изменился спустя годы.

Ефим Чеповецкий, с некоторым удивлением замечал

Иванов, пишет «так непринужденно, что мне захотелось

взглянуть на него, услышать его голос и тем самым в ка-

кой-то степени объяснить себе эту непринужденность,

которая удается автору и в прозе, и в стихах, и в водеви-

лях. По-видимому, эта его особенность не литературная

поза, а природный дар…»

Итак, поэт стоит на подмостках жизненного театра.

Конечно, он знает: рано или поздно придется прощаться со

зрителем:

Уходят дети.

Улетают птицы.

И вертится без устали земля.

Все в мире к завершению стремится

И небо дышит, звездами пыля.

Рано или поздно занавес закрывается? Но пока —

представление в самом разгаре.

В книге «предварительных итогов» нашлось место и

для басен, и для романсов, и для прекрасных песен к

мультфильму «Приключение капитана Врунгеля». Произ-

ведения разных жанров естественно объединяет в «сбор-

нике-спектакле» образ автора. Поэта. Как когда-то говори-

ли — шута.

Я не раз думал и о другом: почему так органичны в

общем строе книги детские стихи Ефима Чеповецкого?

Наугад выбираю сейчас одну строфу:

Скажу вам по секрету,

Что утром, сев за стол,

Смешную сказку эту

Я в молоке нашел.

Разумеется, здесь другая — по сравнению со стихами

для взрослых — интонация. Но все тот же творческий

принцип: писать «для взрослых, как для детей, а для де-

тей — как для взрослых». Это хорошо подметил, читая

Ефима Чеповецкого, Феликс Кривин. А я бы вспомнил еще

новеллу «Как песочные часы» — мудрую притчу о повто-

ряющихся ритмах человеческого бытия: здесь выросшие

дети вдруг ощущают себя родителями … собственных ма-

терей и отцов, старики же медленно, но очевидно возвра-

щаются в детство.

Образ песочных часов — это и символ времени. Сим-

вол ускользающей, тающей, как песок в часах, нашей жиз-

ни. Сколько же лет прошло с тех пор, как автор придумал

своего Непоседу? Сколько минуло с того дня, как Всеволод

Иванов радостно встретил Ефима Чеповецкого «у порога»

литературы? Я думаю об этом, но почему-то вспоминаю не

даты — многочисленные книги, точно корабли, отправив-

шиеся в плавание.

Вспомнил вдруг и веселую песенку нашего Шута:

В море синем, как в аптеке,

Все имеет суть и вес —

Кораблю, как человеку,

Имя нужно позарез.

Имя вы не зря даете.

Я скажу вам наперед:

Как вы шхуну назовете,

Так она и поплывет!

У кораблей этих славное имя: Ефим Чеповецкий.