ОСЕННИЕ ВСТРЕЧИ
Читая стихи Рудольфа Фурмана, я опять думал о ста-
рой проблеме: поэт и эмиграция.
Увы, не стоит долго перелистывать страницы исто-
рии литературы, чтобы убедиться в очевидном: эмиг-
рация часто ломает судьбы художников слова, а по-
рой — безжалостно и резко — вообще заставляет забыть
о творчестве.
В стихах Рудольфа Фурмана этот печальный мотив
звучал иначе. Едва ли не изо дня в день автор пытался пе-
реосмыслить трудности своего нового пути — так возникла
одна из сокровенных тем его поэзии.
…Что было в жизни Фурмана до эмиграции? Родился в
Ленинграде, работал врачом-эпидемиологом, защитил
кандидатскую диссертацию, выпустил поэтические сбор-
ники «Времена жизни, или Древо души» (1994) и «Париж-
ские мотивы» (1997).
Не хочу идеализировать новый рубеж его биогра-
фии: Фурман стал жителем Нью-Йорка. Читателям-
эмигрантам, вряд ли, надо объяснять, что это такое —
оторваться от «родной почвы» (а тебе, между тем, под
шестьдесят); что это такое — вдруг превратиться в чело-
века «без языка»…
Однако именно в эмигрантских публикациях Рудоль-
фа Фурмана стал все резче проявляться сложный поэтиче-
ский характер. (Упомяну для читателя книги Фурмана
«Два знака жизни», 2000, «И этот век не мой…», 2004,
«Человек дождя», 2008).
Думаю о судьбе литератора в эмиграции. Но ведь это и
одна из постоянных его тем? Так что послушаем самого
Фурмана. И — не будем перебивать:
Вот и кончилась наша эпоха,
наше лучшее время прошло…
Не грусти — это даже не плохо,
что в Америку нас занесло.
Не закат еще, нет, не забвенье,—
пришел вечера жизни черед.
Все в нем есть:
и с судьбой примиренье,
и с собой, и движенье вперед.
Еще время есть для удивленья,
и не вышел любви нашей срок.
Не забвенье еще — осмысленье,
глава жизни, а не эпилог…
(«Вот и кончилась наша эпоха»)
…Не зная Фурмана, почему-то легко представил, как
произносит он эти строки. Совсем тихо — так, чтобы сейчас
его услышал только единственный читатель (к тому же
громкие поэтические голоса нередко звучат фальшиво).
В стихотворении «Вот и кончилась наша эпоха…» со-
пряжены многие размышления Рудольфа Фурмана об
эмиграции. Более того — есть их движение, развитие.
Эмиграция часто оборачивается для личности траге-
дией? В этом читателя Фурмана убеждает не только собст-
венный опыт, но и некоторые стихи автора последних лет
(откройте сборник «И этот век не мой…», куда входят три
хронологических цикла, каждый — протяженностью в год).
Однако — рано или поздно — поэт осознает: эмиграция
приносит не только жесткие падения — дарит счастливую
возможность начать все сначала.
Так лирический герой Фурмана обретает гармонию.
Горькую, настоянную на отчаянии, но — обновляющую,
исцеляющую душу.
Банальная истина: эмиграция заставляет человека
многое переосмыслить. Он проходит и трудную школу по-
знания новой реальности, и мучительные уроки самопо-
знания. Оказавшись на «других берегах», Фурман ведет
непрерывный диалог — с друзьями, оставшимися далеко, с
самим собой, с эпохой. Мне показалось: открытия поэта
неожиданны для него самого:
И этот век не мой,
и тот, уже ушедший.
В одном родился я,
Ну, а в другом умру.
Их норов, и их нрав,
и бег их сумасшедший
мне не по вкусу и,
увы, не по нутру…
(«И этот век не мой»)
Даже пейзаж за окном не созвучен душе героя:
На душе ни хорошо, ни скверно,
За окном Нью-Йорк — мой дом и мир.
Я среди эклектики, модерна
Проживаю, а люблю ампир.
(«Городская эстетика»)
Но, оторвав от привычного пейзажа и быта, эмигра-
ция приносит поэту, может быть, самое главное — «легкое
дыхание»:
Себе иль кому-то в угоду,
С условием или же без,
не стоит делиться свободой —
ее от рожденья в обрез.
И все-таки, волей-неволей,
ее отдаешь по частям,
большие и малые доли,
работе, родным и друзьям.
В ее времена и пространства
так изредка доступ открыт,
что кажется, будто бы рабство
вся жизнь эта, весь этот быт…
(«Себе иль кому-то в угоду»)
Эмиграцию уподобляют лакмусовой бумажке. Она
(даже не спрашивая вашего разрешения) выявляет суть.
Характера, человеческих отношений, прошлого и настоя-
щего. Эмиграция заставляет задуматься о подлинных цен-
ностях жизни. Так, неизбежно переосмысляя упомянутое
выше понятие «родная почва», поэт вздохнет:
…А я неблагодарный сын Отчизны,
Я в ней с рожденья не её герой.
Часть лучшую отпущенной мне жизни
Она давала знать, что я изгой.
(«А я неблагодарный сын Отчизны»)
В книгах Фурмана, подготовленных в США, встретишь
немало подобных размышлений, которые так характерны
для соплеменников поэта. Оторванные от национальных
корней, еврейских традиций и веры предков, они все еще
пытаются найти выход из мнимого лабиринта. Стремятся
ответить на вопрос:
Странная жизнь моя… Кто я?
Кем и куда я влеком
С долей еврея-изгоя,
С русским родным языком?
(«Странная жизнь моя… Кто я?»)
Однако человек в стихах Фурмана внезапно обнару-
живает: лабиринта нет, впереди — дорога… Это чувство от-
крывающегося пути неподдельно и радостно:
Жизнь — приливы и отливы.
Нет и двух похожих дней.
Разве глупо быть счастливым?
А несчастным быть умней?
(«Жизнь — приливы и отливы»)
Думая о тех духовных процессах, которые по-своему
запечатлены поэтом, я вспомнил одно из важнейших по-
нятий иудаизма — тшува. Понятие это включает в себя
одновременно и раскаяние, и возвращение. В чем феномен
тшувы? Она может волшебным образом преобразовать
прошлое, определить настоящее, перекинуть мост в буду-
щее. Тшува во многом связана с работой памяти человека,
расставшегося с духовным рабством и переосмысляющего
свой вчерашний день… А я подумал вдруг: Фурман по сути
часто говорит о том же.
Как всегда, его герой находит гармонию, когда, отбра-
сывая суетное, погружается в вечное:
Не устал я от жизни — отстал
От ее сумасшедшего бега…
Снег идет… За окном белый бал
Первоклассного крупного снега.
(«Последний __________снегопад»)
И, конечно, гармонию поэту дарит творчество. Те ис-
тинные прозрения, что преображают, одухотворяют «сор»
эмиграции:
Извечные поиски Слова,
того, не которое ложь,
которому чувство основа,
которого ради живешь.
На ощупь, в сомнениях, в отчаяньи,
имея терпенья гроши,
стремлюсь я к нему не случайно:
есть Слово — есть хлеб для души.
(«Извечные поиски Слова»)
Признаюсь: я рад тому, что однажды приметил стихи
Фурмана в русскоязычной периодике США. Такое случает-
ся редко: осень жизни зачастую не богата открытиями.
Впрочем, с последним как раз и спорит Рудольф Фурман.