Михаил Хейфец

 

Бывший министр Кленк в сухих вы­ражениях извещал писателя Тюверлс-на, что прочел рукопись и видел фильм ”Мартин Крюгер”. К письму приложе­ны были две пуговицы от его куртки.         Л. Фейхтвангер. “Успех”

Тюверлен и Кленк спорили на эти пуговицы, что “мертвые молчат. Заговорить они не могут”. Этот эпизод из “Успеха” вдруг всплыл в моей памяти при чтении новой книги Евсея Цейтлина с удивительным названием – “Долгие беседы в ожидании счастливой смерти”.

Евсей Цейтлин, литературовед, автор 14 книг, уже в зрелом возрасте вернулся к религии и свое предназначение увидел в том, чтобы создать памятник тем, кто “всегда был солью восточноевропейского еврей­ства”. С этой целью он переехал из России в Литву и начал записывать рассказы последних литовских евреев, которые не только в своем регионе, но и и прилегающей Польше и Белоруссии создали особый мир. Пять лет ходил Цейтлин к “последнему еврейскому писателю Литвы” – Йокубасу (Якову) Йосаде, записывая его предсмертную исповедь, этот своеобразный сказ жизни.

Цейтлин создал, по-моему, уникальный феномен в литературе. Я не слышал раньше фамилии Йосаде, и, судя по отзывам коллег, он в Литве смотрелся обычным прогрессивным критиком и драматургом, кем-то вроде провинциального Померанцева или Розова – известным автором в бы­стротекущем потоке национальной жизни, но мало кому интересным по прошествии небольшого времени. Однако после смерти – рукой Евсея Цейтлина – Йосаде написал Главную книгу жизни, ту для которой он был рожден, но сделать ее не сумел. Большой писатель родился на свет – после ухо­да из жизни!

Подлинное величие сочинения состоит в том, что оно переросло не только живого Йосаде, благополучно-советского автора, дерзнувшего на самоотчет миру, преодолевшего “страх посмертного осуждения”. Как всякое настоящее изделие, книга превзошла замысел и физического автора – Цейтлина. Сочинение глядится шире, интереснее рассказа литовского литератора о себе, о своих земляках, даже об отношени­ях литовцев и евреев (частном, хотя большом эпизоде исчезнувшей истории). По-моему, у Цейтлина получилась эпопея – история души типичного советского человека, что созидал 70 лет величайшую державу ХХ века – империю социализма.

Людей этого клана сегодня принято презирать. Дело их жизни проиграно… И Йосаде сам мучился ощущением напрасно прожитой судьбы. Но, припомните, господа нигилисты: строители “империи зла” создали самую обширную державу в истории человечества. Такие деяния не свершаются ничтожествами, какими бы мерками вы их ни оценивали… Эти люди первыми вышли в космос, первыми создали ядерную энергетику – и сокрушили Гитлера, наконец… Они невольно стали исторически мощным катализатором великого процесса – возник­новения общества “всеобщего благоденствия”, они проложили путь всеобщей де­колонизации. Сказанное – вовсе не оправда­ние совершенных ими злодейств, но вника­ние в жизненную трагедию этих во многом одаренных людей, чья судьба завершилась крахом: “Дорога забыла о Боге и Богом за это забыта”.

Человеческая трагедия есть вечная тема эпоса. И Цейтлин, повторяю, написал – возможно, сам того не понимая, – историю типичного строителя реального социализма. Того, чьей волей воздвигались города и цивилизации, чьи армия и флот пересекали земной шар, того, кто создавал крупнейшие научные и творческие школы… Йосаде как тип этого советского творца, каким  он  видится  в  книге  Цейтлина,   от природы являлся необыкновенно одаренным человеком. С живым умом, яркой, сжигаемой страстями душой, пытливым любопытством ко всему новому. С везучестью: за что ни брался, все удавалось. И – со всегдашней легкостью на подъем, с готовностью порвать с привычной рутиной, влезть в любую новую шкуру. До войны, например, еврейский паренек из местечка женился не на еврейке, а на девушке-ли­товке (ее убили “белоповязочники” – за ”связь с евреем”), после войны доброволь­но стал из идишиста литовским литерато­ром – критиком, драматургом, эссеистом. Главное свойство, определившее всю его жизнь, – это абсолютная вера в свою способность изменить все, включая природу человека. Вера в то, что он Творец, которому все подвластно.

Эта вера придавала ему могучую творческую активность: Йосаде мечтал даже изменить генетику, нейтрализовав в человеке ген агрессивности. Мощь демиурга определила общественную, творческую, личную жизнь: он был творцом не за письменным столом только, но и в семье – самовластным распорядителем судьбы жены, сына, дочери. Естественно, что творец воображаемых големов потерпел полное жизненное поражение – но как Фауст! Дочь уехала в Израиль, сын изменил выбранной для него отцом жизненной стезе, жена в тишине сотворила собственную активную жизнь. Все они чувствовали потенциальную бесплодность отцовской гиперактивности! Кому же определять, какие качества необходимы человеку?! А вдруг именно ген агрессивности важен для баланса его творческих сил? И вообще про-ще построить новый город, чем научить одного человека сморкаться не так, как он привык…

Но беспредельно преобразовательное стремление сделало Йосаде своеобразные магнитом для окружающих: рядом с ним им было тяжело, но зато каждую минуту интересно! И оно же, да, оно же, сделало возможным для Йосаде союз со… Ждановым: наверно, близка показалась самоуверенность бонзы, творившего модель бытия для Ахматовой, Эйзенштейна, Прокофьева! Ему близок казался и Снечкус с его пафосом преобразования старой Литвы: ночами Йосаде вел с первым секретарем ЦК мысленные разговоры, объясняя, что тот кое-чего все-таки не понимает… Короче, могучая энергия большевизма имела истоком творческое начало дерзких людей. с которых безбожное общество сняло любые (моральные тоже) ограничения для перестройки существующего мира и человечества.

Йосаде ощущал людей такой складки – преобразователей – своими по их внутренней сути. Братьями становились люди этого типа, независимо от национальной принадлежности. Чужими же были люди косного, традиционного, наивно-нерешительного типа – тоже независимо от национальности. Антисемитизм воспринимался как особая разновидность борьбы с творческими людьми. Противостояние антисемитизму виделось не чисто еврейским делом, но уделом каждого порядочного творческого человека – потому что антисемитизм лишь по видимости направлен против евреев, а подлинной мишенью губительных его страстей являются талант и творчество!

В книге Цейтлина прослежена связь еврейской духовной традиции с векторами поведения Йокубаса Йосаде. Уверенность, что прирожденный идишист может стать полноценным литовскоязычным литератором, строилась, оказывается, на обычной еврейской самоуверенности:  ”А еврейская голова у меня на что? А убеждение, что мир можно переделать на новой основе, держалось на следующей внутренней оси: еврейство послано в мир, чтобы блюсти недостающую справедливость Вместо нее в мире действуют биологические законы, законы выживания   сильных.  Но чтобы человек вернулся к Богу от животного мира, постоянно работают носители справедливого начала, которое содержится в традиционном еврействе, со всеми его нелепостями и слабостями. Ибо слабость еврейства защищает в мире не победу, но справедливость! Без справедливости же мир – лишь царство животных.  Отсюда враждебность Йосаде… израильской идее: Израиль победит  врагов, станет сильным, как все могучие народы, но – потеряет при этом смысл еврейскогобытия! Израильтяне станут иной нацией, чем евреи. А он хотел остаться евреем (будучи литовским писателем).

Книга Цейтлина малого бы стоила, если бы в ней с невероятной силой не были изображены Страхи, что изуродовали жизни творцов социализма и, в конечном счете, обессмыслили все их победы. Не буду пересказывать – страницы достойны прочтения.

В книге Цейтлина на образце первичной клеточки показана картина самоубийства советского общества. Оно губило себя, ибо не давало талантливым сторонникам открыть свое призвание, свой потенциал – в служении ему же, этому обществу! Оно – конкретно – помешало Йосаде открыть свой жанр в литературе. Всю жизнь он, человек огромных способностей, творил “объективную драматургию” – работал вполсилы… Мне неизвестно другое произведение, где с такой художественной силой, без всякой примеси абсолютно ненужного обличительства изображена самоубийственная тенденция, которая закономерно завершилась перестройкой – и гибелью СССР

Отличная книга – притягивающая, страстная, достойная огромною труда,  который в него вложен.)

 

Газета «Вести» (Израиль), 17.02.1997