– …Давайте начнем нашу беседу, вспомнив совсем еще недавний юбилей – тридцатилетие газеты «Шалом», которую вы редактируете. Расскажите, пожалуйста, хоть в нескольких словах, об ее истории и, конечно, о том, как формируется сегодняшний облик издания?

 

– Я думаю, что тридцатилетие русско-еврейской газеты – прекрасный повод задуматься о проблемах существования и выживания прессы в эмиграции. Подчеркну это слово: выживание. Увы, многие издания гибнут, как мотыльки, едва начав свой полет. Говоря же о «Шаломе», прежде всего необходимо отметить роль издателя. Вот уже несколько десятилетий организация F.R.E.E. Большого Чикаго и ее руководитель раввин Шмуель Нотик прозорливо видят в «Шаломе» не только способ общения с прихожанами, не только трибуну, но и возможность реализации духовных задач. Верю в то, что что именно с помощью «Шалома» многие наши соотечественники, которые совершили свой Исход из «Красного Египта», поняли главное – откуда и куда идут (конечно, я имею в виду не географию). Когда-то «Шалом» был в Чикаго единственным изданием на русском языке: открывая свежий номер, читатель жадно искал новости. Но вот появились другие русскоязычные издания – «Шалом», естественно, изменил свое лицо. Я как раз тогда пришел работать в эту газету – почти двенадцать лет назад. Вы спросили про историю? Но история – это не только пожелтевшие страницы, это – прежде всего – люди. Я рад тому, что, приехав в Чикаго, подружился с чудесной супружеской парой – Даниилом Моисеевичем и Ниной Иосифовной Пейсиными: бывшие ленинградские архитекторы, подлинные интеллигенты, они уже в пожилом возрасте гармонично нашли себя в иудаизме; шесть лет – в очень трудных условиях – Пейсины выпускали «Шалом»… Разрабатывая новую его концепцию, я думал о том, как сохранить дух и традиции, но – одновременно – ответить на запросы времени… Повторяю, мы не стремимся конкурировать с ежедневными и еженедельными изданиями. Сегодня у нас практически нет информации. Наши основные жанры – проблемная статья, эссе, очерк, рассказ… По форме «Шалом» газета, а по внутренней структуре – журнал, в котором освещаются различные аспекты иудаизма, еврейской истории, философии и культуры. Признаюсь, мне очень приятно слышать от наших читателей: «Я открываю «Шалом» поздно вечером…» Или: «Я читаю «Шалом» ночью». Видимо, наступает время, когда человек отходит от суеты дня, – ему хочется задуматься о вечном. Этого просит, требует его душа. Наверное, он думает о смысле жизни, когда читает на наших страницах размышления Любавичского Ребе, этюды знаменитого каббалиста Адина Штейнзальца, статьи раввина Шмуеля Нотика и – многих других авторов «Шалома», которые, кстати, живут в разных городах Америки и даже в разных странах.

 

– Что вы думаете вообще о русскоязычной прессе здесь, в США, о ее роли и значении в нашей повседневной жизни, о ее перспективах?

 

– Начну с конца. C вопроса о перспективах. Еще лет десять назад в разных штатах Америки издавалось большее количество газет – они росли, как грибы после дождя. Но сейчас мы наблюдаем обратный процесс: газеты выходят из бизнеса, а те, что остаются, теряют свое лицо. Часто это уже не оригинальные издания с постоянным кругом авторов – страницы, беспорядочно заполненные перепечатками из Интернета.

Увы, причина этого процесса вполне закономерна. Ведь 10– 15 лет назад наша эмиграция была еще на подъеме, была подобна бурной реке. Сейчас это – тонкий ручеек. Меняется и демографическая ситуация в эмиграции – разве это может не сказаться на русскоязычной прессе? Не секрет: постарел наш читатель. Думаю, что нашу прессу в дальнейшем ожидает обычное – скромное – место в ряду других этнических средств массовой информации: небольшие тиражи изданий, отражающих жизнь своих общин.

Я говорю о тенденции, которая для меня очевидна и которая не зависит от чьей-то прихоти, – например, от того, как проголосуют слушатели той или иной радиопрограммы (это теперь так «модно» в эмиграции). Тенденция объективна: она связана с практическим прекращением русскоязычной эмиграции. Но это вовсе не отменяет того, что всегда будут появляться новые издания. И будут полнокровно жить старые. Именно те, у которых есть свое лицо, своя концепция, своя позиция.

А будущее русскоязычной прессы во многом зависит от спонсоров. Я имею в виду спонсоров-просветителей, которые понимают совершенно особое значение издания в эмиграции, на чужбине. Понимают: газета или журнал – это для читателя возможность диалога, возможность сформировать собственную точку зрения по тем или иным вопросам. Наконец, возможность продолжать мыслить, продолжать свое духовное существование с помощью родного языка.

Нет, не хочу быть пессимистичным: от души желаю всем своим коллегам удачи и процветания!

 

– Но ведь есть, наверное, и такие проблемы нашей прессы, которые мы вполне можем и должны решить.

 

– Что ж, уместно вспомнить cейчас: газета – это и летопись эмиграции. Летопись, конечно, не бесстрастная, наоборот – привлекательная своей субъективностью, своим многоголосием. Однако кто сохранит эту летопись? Кто донесет ее и до наших потомков, и до будущих исследователей русскоязычной эмиграции?

Трудные и грустные вопросы. Очень многие издания не найдешь в архивах, в крупных газетных и журнальных хранилищах. Кстати, я не уверен, есть ли полные подшивки газет в самих редакциях. Немало изданий уже исчезли. Я вспоминаю, например, выходившую в Чикаго газету «Моя Америка» – по-настоящему профессиональную и интеллигентную. Там кипели споры – в том числе шли серьезные дискуссии о проблемах эмиграции. Интересно было бы сейчас к ним вернуться, перепроверить вчерашние прогнозы.

Иногда поучителен даже издательский дебют. В свое время меня привлек дерзко задуманный двуязычный журнал «Улица», чье существование оборвалось, если не ошибаюсь, на третьем номере… А вот «Лейк Шор» – «маленький литературный журнал с большим юмористическим акцентом»… Совсем недолго выходила «литературная газета», одной из создателей которой была трагически ушедшая из жизни Марина Марговская. Перечислять эти издательские дебюты можно долго. У меня дома есть полка, где стоят эмигрантские журналы: два… шесть… иногда десять номеров. Повторяю, я говорю сейчас не о халтуре – о порой неожиданных замыслах, стремящихся преодолеть и победить инерцию эмигрантского быта.

Вывод? Давно пора создать несколько региональных музеев русско-еврейской эмиграции, а при них – архивы прессы.

 

– Естественно возникает в нашем разговоре и проблема самоощущения писателя в эмиграции, психологии его творчества.

 

– Мы говорили об этом с вами, Ванкарем, и раньше. Что добавить еще? Каждый писатель, художник, артист, отправляясь в эмиграцию, делает судьбоносный выбор. Нет, эмиграция – не веселая прогулка, как казалось кому-то издалека. Эмиграция обостряет для творца многие старые проблемы. И – ставит новые. Творец всегда одинок, а в эмиграции одиночество умножается. Исчезает читатель, точнее – резко сужается его круг. Ситуация обостряется тем, что (повторю снова очевидное) на чужбине мало кто из литераторов может прожить, не меняя профессии. Многие писатели в эмиграции умолкают – иногда навсегда.

Вместе с тем, если литератор действительно жаждет свободы, он получает ее именно в эмиграции, где никому, в сущности, не нужен. «Счастье быть чужим», – так – пронзительно, емко – сформулировал это состояние Борис Хазанов.

Кстати, сегодня появилось много материалов о психологии творчества писателя в эмиграции.

Вот оригинальная книга Бориса Хазанова и Джона Глэда (крупный американский славист) «Допрос с пристрастием. Литература изгнания». Вот составленный известным писателем и редактором Владимиром Батшевым сборник автобиографий «Русские зарубежные писатели начала ХХI века». А вот его же книга «Писатели русской эмиграции. Германия 1921-2008. Материалы к биобиблиографическому словарю». (Оба сборника Владимира Батшева открывают литературные серии). Уникальны выпуски альманаха «Диаспора: новые материалы» (ответственный редактор – неутомимый исследователь литературы русской эмиграции Олег Коростелев, редактор-издатель – Татьяна Притыкина). Конечно, отмечу и только что прочитанную мной книгу «Русские евреи в Америке» (редакторы-составители: Эрнст Зальцберг, Михаил Пархомовский).

Всегда важно войти в лабораторию творца. Тридцать лет это делает в эмиграции – умно, талантливо – Белла Езерская, писатель-искусствовед, работающая в редком жанре: эссе-интервью. Итог ее работы – три тома под названием «Мастера», а также сборник «Почему молчали кариатиды».

…Словом, литературы о психологии творчества писателя-эмигранта сегодня немало. Читая, восхищаюсь работой подвижников. Замечаю: день вчерашний похож на сегодняшний – в литературе Русского Зарубежья по-прежнему сумеречно.

Мы отмечали, сколь непросто жить русскоязычной эмигрантской прессе? Что же тогда говорить о литературных журналах! Они едва дышат. Их тиражи не сообщаются, но не сомневаюсь: в лучшем случае – это несколько сот экземпляров.

Однако довольно черной краски. Не забудем главное. Мы знаем, как и почему оказались в эмиграции. Мы сделали свой выбор.

 

– А есть ли в эмиграции талантливые молодые писатели?

 

–             Однозначно и твердо отвечу: есть. Могу сослаться на публикации в альманахах «Побережье» и «Панорама», журналах «Литературный европеец», «Мосты», «Слово-Word», «Время и место», в «Новом журнале», коллективных сборниках, Интернет-журнале «Средний Запад».

Однако давайте обойдемся без фанфар. Вы затронули очень больную проблему литературы Русского Зарубежья. А я хочу выделить в этой проблеме только одну грань.

Мы говорили: в эмиграции трудно каждому творцу. Но очевидно: во много раз тяжелее молодому литератору. Кто он? Допустим, он попал на чужбину совсем юным или родился здесь, а потом – начал писать по-русски. Впрочем, понятие «молодой литератор» у нас не связано с возрастом: в эмиграции «впервые берутся за перо» и те, у кого давно есть внуки. Это так понятно. Не найдя себя в новой действительности, человек по-своему пытается заполнить духовный вакуум, реализоваться – идет в писатели.

В чем же проблема?

Во-первых, для работы в литературе мало желания – нужна еще такая «малость» как талант.

В-вторых, сама практика литературной жизни эмиграции дезориентирует молодого писателя, в какой-то степени даже развращает его. Например, многие газеты на своих литературных страницах печатают откровенно слабые вещи, причем порой сопровождая публикации хвалебными комментариями. Тут впору и растеряться.

Общаясь с «молодыми поэтами» нашей эмиграции, я многие годы проводил ненавязчивое тестирование. Не устаю поражаться: кажется, из всей русской поэзии они знают и неустанно повторяют только несколько громких имен – Ахматова, Цветаева, Пастернак… «Молодые творцы» не понимают, как мне кажется, простой истины: сегодня искания русского поэта, где бы он ни жил – в России ли, в эмиграции, – совершенно невозможны без опыта Тютчева, Фета, Боратынского, Иннокентия Анненского, Вячеслава Иванова, Андрея Белого, Георгия Адамовича, Владислава Ходасевича… А также Павла Васильева, Бориса Корнилова, Дмитрия Кедрина, Арсения Тарковского, обереутов… Можно назвать и многие другие имена (в том числе – американских поэтов): они, как правило, неведомы тем «молодым», с которыми я беседовал. Неведома им и русская литературная периодика в разных странах мира. И зачастую нет даже стремления что-то узнать. Увы, такая самодостаточность губительна для таланта.

О чем я думаю при этом? Литературная жизнь советского времени несла в себе множество отвратительных моментов (прежде всего: она развивалась под очень сильным партийным диктатом). Но тем не менее тогда был накоплен (может быть, вопреки партийным указаниям) драгоценный опыт литературного воспитания. В своей первой книге «Беседы в дороге», которая вышла 31 год назад, я писал о законах становления творческой индивидуальности. О неизбежно трудном пути литератора к самому себе. О том, как работали с молодыми писателями большие мастера – в частности, один из первопроходцев русского литературного авангарда двадцатых годов, «оппозиционный классик» советской литературы Всеволод Иванов.

 

– Вы вспомнили свою первую книгу. А над чем вы работаете сейчас?

 

– В последние годы в периодике появляются мои эссе и новеллы, составляющие три разных цикла: «Откуда и куда», «Опыт прощания», «Шаги спящих».

Тема первого цикла – «Откуда и куда» – связана с одной из важных идей Торы: каждое поколение евреев вновь и вновь идет по символической пустыне. Путь никогда не кончается: ведь мы движемся к духовной свободе. Что же обретают на этом пути мои герои? Ответы разные, далекие от каких-либо схем. Я пишу о самобытных поэтах и прозаиках. Судьбы и голос иных внезапно, на полслове оборвались. Для меня, кстати, очень важно то, что большинство героев этого цикла – писатели-эмигранты.

Ну, а о чем «Опыт прощания»? Когда-то я записал – в России, Литве, Израиле – немало интервью с бывшими советскими евреями. Некоторые беседы длились долго – иногда несколько дней, порой несколько месяцев. Одно интервью (c последним еврейским писателем Литвы Йокубасом Йосаде) продолжалось пять лет. Оно легло в основу моей книги «Долгие беседы в ожидании счастливой смерти». И это, и другие интервью я проводил по особой системе. В сущности, шел необычный экперимент, активно поддержанный Еврейским музеем Литвы, литовскими интеллектуалами. В чем состояла суть эксперимента? Хотелось проникнуть в глубины человеческой памяти – туда, куда мои собеседники часто не хотели или не решались заглядывать. А порой подсознание вытесняло, почти уничтожало «больные» воспоминания. Оказалось, их можно еще спасти…

В цикле «Опыт прощания» я возвращаюсь к тем давним беседам. Трудно пересказывать то, что ты уже написал. Еще труднее и опаснее говорить о ненаписанном: нерожденная вещь может так и остаться замыслом. Все же скажу коротко, как создавалось очень типичное для этого цикла эссе «Человек и судьба “по ту сторону слов”». Мой герой – замечательный литовско-еврейский поэт Альфонсас Буконтас. В иудаизме есть такое понятие – «украденные дети»: речь о людях, воспитанных в отрыве от национальной традиции. Большинство советских евреев и были «украденными детьми». Но все же «случай Буконтаса» – особенный. Грудным ребенком, в самом начале войны, его усыновила литовская семья, живущая на дальнем хуторе. А его настоящие родители и брат попали в гетто, потом погибли. Судьба Альфонса Буконтаса потрясает, но все же не это является сюжетом моего повествования. Я пытаюсь реконструировать сложный процесс человеческого самосознания, уникальный путь возвращения еврея к своему подлинному «я». Сам Альфонсас долго даже не подозревал, что он – еврей. Однако примечательно: всегда, с раннего детства он ощущал себя на хуторе как инопланетянин. Ничего не зная о собственном прошлом, согретый любовью приемных родителей, никогда не сомневался: он – другой, не такой, как все. И даже литовский язык, которым потом Буконтас овладел столь виртуозно, долго казался чужим, точнее – чуждым его естеству. Мальчик вырос, стал поэтом и переводчиком – процесс самоосознания во многом перешел теперь в его творчество, определил важную, едва ли не главную тему поэзии Буконтаса… Завершился ли этот процесс, когда – спустя много лет – он нашел свидетелей и документы в архивах, когда состоялось решение суда (Альфонсас Буконтас на самом деле является Мордехелем Михницким)?.. Сразу не ответишь. Человек не может отказаться от своего прошлого, перешагнуть его, отбросить, как ненужный черновик.

…Cовсем недавно я начал публиковать новеллы и эссе из цикла «Шаги спящих». Кто-то спросит: что за странное название? Между тем мудрецы Торы давно заметили: галут (изгнание, в котором оказались евреи) можно уподобить сну. В снах часто отсутствует логика? Вот и сознание человека в галуте нередко разорвано. Человек здесь легко путает понятия: черное называет белым, правду принимает за ложь… Именно это сознание (поистине «несчастное сознание», если вспомнить знаменитую формулу Альбера Камю) становится материалом отдельных новелл. Все они документальны. Не зря рядом с заголовком «Шаги спящих» стоит подзаголовок – «Дневник этих лет».

Кстати. Сны появляются здесь и в самом буквальном смысле. Долгие годы я записывал сновидения евреев, а теперь предлагаю небольшую их «коллекцию» читателю. Впрочем, уточню: сны интересуют меня не сами по себе. Мне прежде всего интересен человек, который, мучительно разгадывая собственные сны (часто повторяющиеся, «вещие»), пытается прикоснуться, приблизиться к тайне своей судьбы. Эта тайна всегда притягивала меня. Так начинались многие мои книги и сюжеты.

Вспоминаю сейчас других героев из «Шагов спящих». Символично, что кого-то я встретил в очереди у консульства Израиля или у американского посольства в Москве. Уже начался новый Исход. А они мечутся, не могут разглядеть дорогу, не могут решиться на первый шаг. Что ж, ничего нового. Так было и в истории, мы знаем: 80% евреев не вышли из Египта. Они остались там и погибли. У них не хватило мужества сделать выбор.

Спасибо, однако, тем, кто выбор сделал. Кто по-прежнему продолжает свой путь.

 2008